Анализ стихотворения «Письмо о пользе стекла» Ломоносова
«Письмо о пользе стекла» Михаила Васильевича Ломоносова – ода природе и человеческому уму.
Стихотворение написано в декабре 1752 года. Его автору в эту пору исполнился 41 год, он преподает, занимается физикой, химией, женат. По жанру – послание, по размеру – ямб со смежной рифмовкой. Интонация увлеченная, дидактическая. Лирический герой – ученый, беседующий с камергером и меценатом И. Шуваловым. Это своеобразная научная поэма, повествующая о разносторонней пользе стекла. В 1 строфе он утверждает, что стекло не хуже минералов. Пишет он это слово с прописной буквы, как живое существо. Оно побуждает поэта спускаться с «Парнасских вершин» (сферы искусства) и возвращаться к научным изысканиям. Хрупкость материала вовсе не синоним тленности, непрочности всего земного. Напротив, «огонь его родитель». Дальше начинается мифотворчество. Поэт описывает предысторию рождения стекла. Огонь и вода одушевлены и представлены титанами. И вот уже смертные пьют из стаканов и рюмок пиво и вино. Простой горшок с помощью стекла обращается в фарфор. Во время «мраза» люди не сидят в потемках только потому, что есть окошки. Да что там, в холода взор веселят и засушенные под стеклом цветы. Выручит оно и красавиц бедных, почти заменяя блеск алмазов. Охотились ли за ним и воевали так, как европейцы в Новом Свете?.. Наконец, часть человечества сравнялась бы с кротами зрением, если бы не наличие очков. Затем поэт покушается на античные мифы, в частности, о Прометее. Он кажется выдумкой, ведь стеклом можно свести на землю «пламень солнечный». А что уж говорить про архиполезные телескопы. Ложность языческих богов доказана и открытиями астрономов. Все говорит о едином Творце мира. Поэма пестрит фамилиями ученых: Коперник, Кеплер, Ньютон. Увлекшись, он даже отклоняется от темы, попутно журит и блаженного Августина. Дары стекла неисчерпаемы: подзорные трубы, микроскопы, барометры, склянки для лекарств. Мимоходом затрагивает М. Ломоносов и опыты со стеклом в изучении электричества. Завершается сей панегирик хвалой императрице Елизавете Петровне. Поэт призывает И. Шувалова немедля обратиться к кроткой, щедрой и просвещенной государыне с предложением поощрять науку. Такой благодетель всего народа заслужит награду от Бога и вечную благодарность потомков. Лексика возвышенная, устаревшая, местами просторечная («ругаясь подлости врак»). Прием антитезы («было-стало»). Пышные эпитеты: животворным, древними, нескладных. Россыпь обращений, восклицаний, междометий. Инверсия: свергла наука. Сравнения: скучнее вечной тьмы, тяжелее вериг (лишиться чтения книг). Перечислительные градации, лексические повторы.
Следует упомянуть, что спустя уже полгода после создания сего стихотворения, хлопотами М. Ломоносова был открыт стекольный завод.
Вступление
На берегу пустынных волнСтоял он, дум великих полн,И вдаль глядел. Пред ним широкоРека неслася; бедный чёлнПо ней стремился одиноко.По мшистым, топким берегамЧернели избы здесь и там,Приют убогого чухонца;И лес, неведомый лучамВ тумане спрятанного солнца,Кругом шумел. И думал он:Отсель грозить мы будем шведу,Здесь будет город заложенНа зло надменному соседу.Природой здесь нам сужденоВ Европу прорубить окно,Ногою твердой стать при море.Сюда по новым им волнамВсе флаги в гости будут к нам,И запируем на просторе.Прошло сто лет, и юный град,Полнощных стран краса и диво,Из тьмы лесов, из топи блатВознесся пышно, горделиво;Где прежде финский рыболов,Печальный пасынок природы,Один у низких береговБросал в неведомые водыСвой ветхой невод, ныне тамПо оживленным берегамГромады стройные теснятсяДворцов и башен; кораблиТолпой со всех концов землиК богатым пристаням стремятся;В гранит оделася Нева;Мосты повисли над водами;Темно-зелеными садамиЕе покрылись острова,И перед младшею столицейПомеркла старая Москва,Как перед новою царицейПорфироносная вдова.Люблю тебя, Петра творенье,Люблю твой строгий, стройный вид,Невы державное теченье,Береговой ее гранит,Твоих оград узор чугунный,Твоих задумчивых ночейПрозрачный сумрак, блеск безлунный,Когда я в комнате моейПишу, читаю без лампады,И ясны спящие громадыПустынных улиц, и светлаАдмиралтейская игла,И, не пуская тьму ночнуюНа золотые небеса,Одна заря сменить другуюСпешит, дав ночи полчаса.Люблю зимы твоей жестокойНедвижный воздух и мороз,Бег санок вдоль Невы широкой,Девичьи лица ярче роз,И блеск, и шум, и говор балов,А в час пирушки холостойШипенье пенистых бокаловИ пунша пламень голубой.Люблю воинственную живостьПотешных Марсовых полей,Пехотных ратей и конейОднообразную красивость,В их стройно зыблемом строюЛоскутья сих знамен победных,Сиянье шапок этих медных,На сквозь простреленных в бою.Люблю, военная столица,Твоей твердыни дым и гром,Когда полнощная царицаДарует сына в царской дом,Или победу над врагомРоссия снова торжествует,Или, взломав свой синий лед,Нева к морям его несетИ, чуя вешни дни, ликует.Красуйся, град Петров, и стойНеколебимо как Россия,Да умирится же с тобойИ побежденная стихия;Вражду и плен старинный свойПусть волны финские забудутИ тщетной злобою не будутТревожить вечный сон Петра!Была ужасная пора,Об ней свежо воспоминанье…Об ней, друзья мои, для васНачну свое повествованье.Печален будет мой рассказ.
Часть первая
Над омраченным ПетроградомДышал ноябрь осенним хладом.Плеская шумною волнойВ края своей ограды стройной,Нева металась, как больнойВ своей постеле беспокойной.Уж было поздно и темно;Сердито бился дождь в окно,И ветер дул, печально воя.В то время из гостей домойПришел Евгений молодой…Мы будем нашего герояЗвать этим именем. ОноЗвучит приятно; с ним давноМое перо к тому же дружно.Прозванья нам его не нужно,Хотя в минувши временаОно, быть может, и блисталоИ под пером КарамзинаВ родных преданьях прозвучало;Но ныне светом и молвойОно забыто. Наш геройЖивет в Коломне; где-то служит,Дичится знатных и не тужитНи о почиющей родне,Ни о забытой старине.Итак, домой пришед, ЕвгенийСтряхнул шинель, разделся, лег.Но долго он заснуть не могВ волненье разных размышлений.О чем же думал он? о том,Что был он беден, что трудомОн должен был себе доставитьИ независимость и честь;Что мог бы бог ему прибавитьУма и денег. Что ведь естьТакие праздные счастливцы,Ума недальнего, ленивцы,Которым жизнь куда легка!Что служит он всего два года;Он также думал, что погодаНе унималась; что рекаВсё прибывала; что едва лиС Невы мостов уже не снялиИ что с Парашей будет онДни на два, на три разлучен.Евгений тут вздохнул сердечноИ размечтался, как поэт:«Жениться? Мне? зачем же нет?Оно и тяжело, конечно;Но что ж, я молод и здоров,Трудиться день и ночь готов;Уж кое-как себе устроюПриют смиренный и простойИ в нем Парашу успокою.Пройдет, быть может, год-другой Местечко получу, ПарашеПрепоручу семейство нашеИ воспитание ребят…И станем жить, и так до гробаРука с рукой дойдем мы оба,И внуки нас похоронят…»Так он мечтал. И грустно былоЕму в ту ночь, и он желал,Чтоб ветер выл не так унылоИ чтобы дождь в окно стучалНе так сердито… Сонны очиОн наконец закрыл. И вотРедеет мгла ненастной ночиИ бледный день уж настает…Ужасный день! Нева всю ночьРвалася к морю против бури,Не одолев их буйной дури…И спорить стало ей невмочь…Поутру над ее брегамиТеснился кучами народ,Любуясь брызгами, горамиИ пеной разъяренных вод.Но силой ветров от заливаПерегражденная НеваОбратно шла, гневна, бурлива,И затопляла острова,Погода пуще свирепела,Нева вздувалась и ревела,Котлом клокоча и клубясь,И вдруг, как зверь остервенясь,На город кинулась. Пред неюВсё побежало, всё вокругВдруг опустело воды вдругВтекли в подземные подвалы,К решеткам хлынули каналы,И всплыл Петрополь как тритон,По пояс в воду погружен.Осада! приступ! злые волны,Как воры, лезут в окна. ЧелныС разбега стекла бьют кормой.Лотки под мокрой пеленой,Обломки хижин, бревны, кровли,Товар запасливой торговли,Пожитки бледной нищеты,Грозой снесенные мосты,Гроба с размытого кладбищаПлывут по улицам! НародЗрит божий гнев и казни ждет.Увы! всё гибнет: кров и пища!Где будет взять? В тот грозный годПокойный царь еще РоссиейСо славой правил. На балкон,Печален, смутен, вышел онИ молвил: «С божией стихиейЦарям не совладеть». Он селИ в думе скорбными очамиНа злое бедствие глядел.Стояли стогны озерами,И в них широкими рекамиВливались улицы. ДворецКазался островом печальным.Царь молвил из конца в конец,По ближним улицам и дальнымВ опасный путь средь бурных водЕго пустились генералыСпасать и страхом обуялыйИ дома тонущий народ.Тогда, на площади Петровой,Где дом в углу вознесся новый,Где над возвышенным крыльцомС подъятой лапой, как живые,Стоят два льва сторожевые,На звере мраморном верхом,Без шляпы, руки сжав крестом,Сидел недвижный, страшно бледныйЕвгений. Он страшился, бедный,Не за себя. Он не слыхал,Как подымался жадный вал,Ему подошвы подмывая,Как дождь ему в лицо хлестал,Как ветер, буйно завывая,С него и шляпу вдруг сорвал.Его отчаянные взорыНа край один наведеныНедвижно были. Словно горы,Из возмущенной глубиныВставали волны там и злились,Там буря выла, там носилисьОбломки… Боже, боже! там Увы! близехонько к волнам,Почти у самого залива Забор некрашеный, да иваИ ветхий домик: там оне,Вдова и дочь, его Параша,Его мечта… Или во снеОн это видит? иль вся нашаИ жизнь ничто, как сон пустой,Насмешка неба над землей?И он, как будто околдован,Как будто к мрамору прикован,Сойти не может! Вкруг негоВода и больше ничего!И, обращен к нему спиною,В неколебимой вышине,Над возмущенною НевоюСтоит с простертою рукоюКумир на бронзовом коне.
Станция Маяковская
Вестибюль станции Маяковская
- Линия: Замоскворецкая
- Год открытия: 1938
- Архитектор: А. Н. Душкин
- Награды: Гран-при Всемирной выставки в Нью-Йорке
Маяковская — самая именитая «красавица» Московского метро.
В нее весь мир влюбился еще в 1939 году. Да не где-нибудь, а на выставке в суровой Англии. Наши воссоздали отсек станции в натуральную величину. А чтобы добиться глубины, применили хитрость — зеркала, и иностранцы словно оказались внутри зала.
Говорят, что архитектор Душкин, работая над эскизами, зачитывался Маяковским. Поэтому станция получилась под стать его стихам — металлическая и ступенчатая. Для укрепления опор потолка использовали нержавеющую сталь. Она была дефицитом. Есть легенда, что пожертвовали фрагментами первого дирижабля Циолковского.
Главная красота под многочисленными куполами. В обрамлении светильников сверкают мозаики по эскизам Дейнеки: летят самолеты над Кремлем, замирает в прыжке лыжник, дымят трубы заводов.
Совет. Длина платформы коротковата для 8-вагонных составов. Поэтому лучше не выходите в последнюю дверь последнего вагона — можете упереться в стену. Таких станций всего две: Маяковская и Павелецкая.
Рассказовка
Рассказовка — одна из самых необычных станций московской подземки / wikimedia.org
- Линия: Солнцевская
- Год открытия: 2018
Пока не открыли Рассказовку, самой литературной станцией Московского метро была Достоевская. Туда стекались все поклонники творчества писателя, особенно иностранные туристы.
Сейчас у нее появился конкурент — Рассказовка. На фанатов Федора Михайловича она не претендует, а вот ценителям библиотек и буккроссинга рекомендую задержаться на этой «страничке» метро.
Путевые стены украшены гигантскими торцами книг. Алые колонны на платформе стилизованы под ящики библиотечной картотеки. На них написаны имена авторов и названия произведений.
Главное — это реальная онлайн-библиотека. Сканируете QR-код выбранной книги и скачиваете бесплатно себе на телефон.
Здесь из метро стоит выйти наружу. Потому что рядом со станцией поставили необычную скульптуру — Писатель и Метростроевец. Первый сидит на лавочке и читает книгу. Но когда обходишь скульптуру, оказывается, что лавочка — это рельсы, и на них спиной к писателю облокотился строитель.
Площадь Революции
Станция Площадь Революции со знаменитыми скульптурами
- Линия: Арбатско-Покровская
- Год открытия: 1938
- Авторы проекта: А. Н. Душкин, М. Г. Манизер
- Статус: объект культурного наследия
«Как живые!» — вынес вердикт Сталин, глядя на бронзовые фигуры, расставленные по станции. Их здесь 76, и все они созданы с удивительной точностью: колхозники, революционеры, шахтеры.
За каждой скульптурой — реальный прототип. Например, матроса-сигнальщика звали Олимпий Рудаков. Скульпторы и предположить не могли, что обычный матрос затем дослужится до капитана 1 ранга и даже будет вальсировать через 15 лет в Англии с Елизаветой II в день ее коронации.
Все фигуры сидят, стоят на коленях или сгибаются под сводами арок. В Советском Союзе зло шутили на эту тему. Мол, так народ и живет: или на коленях перед властью, или сидя в тюрьмах.
Чего не стоит делать на станции:
- не трите носы бедным бронзовым овчаркам — их уже затерли до неприличия студенты, желающие «халявы» на сессии,
- туфельки студенток с книгой тоже лучше не трогать — счастливее свидание от этого не станет,
- касаться скульптур Петуха, говорят, вообще к беде.
На самом деле памятники портятся от такого «трогательного» внимания. Лучше просто смотреть.
